Григорий Юдин — российский социолог, научный руководитель магистерской программы по политической философии Московской высшей школы социальных и экономических наук (Шанинка), а также старший научный сотрудник лаборатории. Минюст РФ признал иноагентом социолога Григория Юдина.
«Никакую из нынешних войн нельзя выиграть — это «война навсегда» — социолог Григорий Юдин*
| Минюст объявил «иноагентом» социолога Григория Юдина | На этот раз в реестр попали: социолог Григорий Юдин, журналистка Лола Тагаева, политики Евгения Чирикова и Владислав Живица, блогер Владислав Олейник, а также лекторий "Живое слово" и "Комитет ингушской независимости". |
| Минюст включил социолога Юдина* и экоактивистку Чирикову* в список иноагентов | Социолог, кандидат философских наук, старший научный сотрудник лаборатории экономико-социологических исследований Высшей школы экономики, профессор Московской высшей школы социальных и экономических наук. |
| Минюст внес в список иностранных агентов социолога Григория Юдина | Среди включенных в реестр людей — экоактивист и политик Евгения Чирикова и социолог Григорий Юдин. |
«Не очевидно, что наука должна спасать жизни»: интервью философа Григория Юдина
Встреча с Григорием Юдиным — социологом и экспертом по общественному мнению и опросам. В гостях «Честного слова» — социолог и философ Григорий Юдин. Как всегда, обсуждаем главные новости последних дней. Также отмечается, что социолог выступал против российской спецоперации по защите Донбасса, а также распространял недостоверные сведения, направленные на формирование негативного образа России. В числе новых иноагентов социолог Григорий Юдин*. В сообщении ведомства отмечается, что он выступал против СВО и распространял фейки, направленные на формированием негативного образа Российской Федерации.
Минюст причислил к иноагентам социолога Юдина и экоактивистку Чирикову
К мнению всегда относились настороженно. Платон противопоставляет мнение знанию, потому что мнение, или по-гречески «докса», переменчиво, поверхностно, принимается на веру, а знание, по-гречески «эпистема», твердо и….
Григорий Юдин — российский социолог, кандидат философских наук, сын философа Бориса Юдина.
Работал в Московской высшей школе социальных и экономических наук Шанинка , Высшей школе экономики и др.
Придерживается оппозиционных взглядов. Критикует Путина и российское руководство. Участвует в протестном движении, не поддерживает идею военных действий РФ на территории Украины.
Написал огромное количество научных материалов, несколько десятков книг. Принимает участие в оппозиционных программах и антиправительственных проектах. Greg Yudin — хорошо известный на Западе ученый. Его труды по социологии изучают студенты европейских вузов.
Известные данные о прошлом профессора Родился Григорий Борисович в 1983, в Москве Фрязино , в семье известного советского профессора Бориса Юдина. Мать, Елена Георгиевна, была психологом. Григорий Борисович всю жизнь живет и работает в Москве. В 2004 получил степень бакалавра социологии.
В 2006 стал магистром социологических наук. В 2012 защитил диссертацию. Является кандидатом философских наук. Получил международную квалификацию PhD доктора философии.
Министерство юстиции России внесло в реестр иностранных агентов эколога, активиста Евгению Чирикову, сообщили в ведомстве 19 января. Чирикова участвовала в качестве эксперта и респондента на информационных площадках, предоставляемых иностранными СМИ и иностранными агентами, выступала против специальной военной операции на Украине, распространяла недостоверную информацию о принимаемых органами публичной власти Российской Федерации решениях и проводимой ими политике», — сказано в сообщении Минюста. Кроме того, Чирикова принимала участие в создании сообщений и материалов иностранных агентов и является участником организации, включенной в перечень иностранных и международных неправительственных организаций, деятельность которых признана нежелательной на территории России, отметили в ведомстве.
Биография — Григорий Юдин
- Григорий Юдин: биография социолога
- Про интервью с Григорием Юдиным и надежду
- Рассылка новостей
- Поговорили с российским социологом Юдиным, который предсказал войну | Пикабу
«Самое страшное — появление вопросов о будущем страны»
Также Минюст включил в реестр иноагентов ещё несколько физических лиц, в том числе журналистку Лолу Тагаеву, блогера Владислава Олейника и социолога Григория Юдина, а также организации «Живое слово» и «Комитет ингушской независимости». Григория Борисовича Юдина знают не только как российского социолога, кандидата философских наук, старшего научного сотрудника и профессора Московской высшей школы, но и как эксперта по общественному мнению. Григорий Юдин — российский социолог, научный руководитель магистерской программы по политической философии Московской высшей школы социальных и экономических наук (Шанинка), а также старший научный сотрудник лаборатории. Интервью социолога Григория Юдина Григорий ЮдинФонд Егора Гайдара.
Минюст признал иноагентами лекторий «Живое слово»* и социолога Григория Юдина*
Вторую вы обозначаете как локальную память — о своей семье, районе, истории города. Не кажется ли вам, что она является эскапизмом, уходом от большой истории? Второй памятью мы назвали то, что не вписывается в государственное представление о том, как устроена история. Государственная политика достаточно агрессивна, она использует доступные ей инструменты — мемориалы, памятники, сейчас к этому подключается кино и искусство в целом. Но есть несколько новых форм памяти, которым не находится места в структуре, которую я описал, они появляются снизу. Если государственная система устроена по принципу «сверху вниз» и в нее трудно встроиться, то вторая память — наоборот, снизу вверх. Снизу возникают книги памяти, архивы, в том числе цифровые, коллективные акции, такие, как «Бессмертный полк», краеведческие, локальные формы, которые производятся местными историками в попытке оживить идентичность города или края. Между этими подходами есть очевидное различие по субъекту.
Субъектом первой памяти является государство, это его единая история, которая тянется с незапамятных времен. Но это мифологическая конструкция, потому что она предполагает, что государство всегда было одним и тем же. Это хорошо видно на примере юбилея революции, когда государственная пропаганда пытается игнорировать тот факт, что советское государство строилось как радикальное отрицание предыдущей власти. Мы знаем, что у коммунистов в принципе была идея отмирания государства. Во всяком случае, то, что они построили, было совершенно новым историческим субъектом. Сегодня мы видим, как эти огромные бреши пытаются заретушировать указаниями на преемственность. То же самое верно применительно к ситуации 1991 года.
Субъектом второй истории является не государство, а индивид или семья. Она позволяет человеку узнать о том, что происходило с его предками, восстановить свою родословную. У такой памяти неизбежно много субъектов, это могут быть разные семьи, в зависимости от региона — разные локальные, городские, краевые или национальные памяти. Татарстан в этом смысле хороший пример, потому что татарская история не монтируется легко к славному русскому государству, которое не пойми откуда начало свой триумфальный марш по истории. Выбивается отсюда и масса других исторических нарративов; низовая история позволяет этот нарратив восстанавливать. Есть еще одно важное отличие — оно связано с идеологической нейтральностью второй памяти. Она не пытается что-то противопоставлять памяти первой, она пытается уйти от идеологизации и политизации, направлена на то, чтобы увести историю от политики.
Респонденты постоянно говорят нам, что нечего людей держать за идиотов, надо показать, как оно было, а дальше они сами сумеют выставить оценки. Тем самым признается возможность противоречивости событий и аудитории предоставляется возможность выносить свои суждения самостоятельно. В этом нет ничего удивительного, потому что изначально инициаторами второй памяти являются профессиональные историки. Именно они в конце 1980-х неожиданно получили возможность заниматься исторической работой, открылись архивы, появилось множество новой информации. И одновременно люди перестали бояться истории своей семьи, которую в советское время старались скрывать. Так что появился запрос на восстановление семейных историй — знать историю своей семьи постепенно становится модным. Историки восстанавливают эту память, делают архивы доступными гражданам; а те, в свою очередь, приносят историкам новые данные, частные архивы, артефакты — это особенно видно на краеведческом уровне.
Философ Мишель Фуко говорил, что там, где возникает подавленный исторический конфликт, противостояние ведется не в терминах открытой борьбы, а в терминах скрытого сопротивления. Если есть какая-то доминирующая, господствующая память, то возникает и контрпамять, которая работает не через прямое оспаривание, а формирует обходные пути, которые позволяют избежать фронтального столкновения. Потому это способ избежать политических оппозиций, которые всем надоели. На лекции вы говорили о том, что проводили исследование с людьми, которые работают на опросах общественного мнения. Они рассказывали случаи, когда стараются отказаться от опроса, если он связан с политикой. Не кажется вам, что в этом есть табуированность разговора о политике, когда туда невольно вплетается история? Действительно, часть более общей проблемы, с которой мы имеем дело в России, — это деполитизация, отсутствие открытой политической дискуссии.
Это относится не только к интервьюерам, у нас в принципе нет для этого подходящего языка; если в разговоре с друзьями или знакомыми вдруг обнаруживаются политические разногласия, то на втором шаге мы скатываемся к ругани, взаимным оскорблениям, это подрывает отношения. Политика все время связана с враждой, войной, жестоким конфликтом, поэтому люди стараются держаться от этого подальше. И история попадает сюда же — как не принято говорить о политике, точно так же не принято говорить об исторической политике. Гораздо проще и эффективнее говорить о том, что происходит со мной, моей семьей, узнавать о связи с ними.
Москва, ул.
Полковая, дом 3 строение 1, помещение I, этаж 2, комната 21.
По информации ведомства, Юдин распространял ложную информацию, нацеленную на формирование негативного образа России, а также выступал против проведения СВО. Кроме того, Минюст указывает на то, что Юдин живет за границей РФ. Также в список иностранных агентов внесли экоактивиста и политика Евгению Чирикову, главреда интернет-издания "Верстка" внесен ранее в реестр СМИ-иноагентов Лолу Тагаеву, блогера Владислава Олейника, депутата Смоленской областной думы Владислава Живицу, а также две организации — лекторий "Живое слово" и "Комитет ингушской независимости".
Получил степень бакалавра и магистра социологии в Высшей школе экономики. В 2012 году в ВШЭ под научным руководством доктора социологических наук, профессора А. Филиппова защитил диссертацию на соискание учёной степени кандидата философских наук по теме «Феноменологическая редукция в эпистемологии социальной науки» специальность 09. Был старшим научным сотрудником лаборатории экономико-социологических исследований Высшей школы экономики [4].
Биография и личная жизнь Григория Юдина, его жена, карьера и успех
Социолог и кандидат философских наук Григорий Юдин в гостях у "Грэма" объяснил, почему война Путина с НАТО неизбежна?00:00 – На связи Григорий Юдин;00:20 – Д. Журналист портала Денис Куренов поговорил с социологом Григорием Юдиным об опросах общественного мнения и идеологии российской власти. Министерство юстиции России расширило список иностранных агентов, ими были признаны социолог Григорий Юдин* и экоактивистка Евгений Чирикова*. В него включили пять человек и два юридический статус получили социолог и философ Григорий Юдин*, политическая и экологическая активистка Евгения Чирикова**, бывший депутат Смоленской областной думы Владислав Живица.
Минюст признал иноагентами социолога Григория Юдина и журналистку Лолу Тагаеву
В любом случае структуры, которые предлагают другой механизм коммуникаций, продолжают существовать и появляться. Конечно, дальше в рамках конкуренции эти структуры пытаются «угнать». И в этом нет ничего страшного. Мы не ждем, когда коммунитарный принцип истребит все рыночные или государственные институты. Политика баланса, о которой писал Поланьи, состоит в том, чтобы поддерживать компромисс между ними. В этом случае сообщества порождают все новые и новые интересные инициативы. Кроме того, коммунитарная традиция является ключевой именно для российской интеллектуальной и политической истории. Именно из нее происходят главные русские политические идеи. Она связана с русским способом организации совместной жизни. Именно к этой традиции относятся и многие славянофилы, и Кропоткин, и Толстой, и многие другие.
SciHub сделала простая русская студентка, а не hi-tech корпорации. Может быть, мы не туда смотрим? Нужно вглядываться не в «консерваторов» и «ультраконсерваторов» наверху, а в тех, кто оказался на дне? Может, решение в руках самых бедных, угнетенных, как говорили большевики, в руках «крестьян в солдатских шинелях»? Я думаю, вы правы в том, что не нужно ни на что закрывать глаза. Альтернатива, когда она дозреет, появится в нескольких местах одновременно. Совершенно не обязательно, что альтернативу принесут какие-то хорошо одетые люди; они могут выглядеть очень по-разному. Но пока я не вижу никакой альтернативы ни в каких окопах, ни в каких низах. Давайте вспомним про одно из самых ярких недавних событий — мятеж Пригожина.
Он ведь пытался решать именно эту задачу: выстраивать альтернативу. И он начал ее формулировать одновременно на нескольких языках. На левопопулистском, консервативно-популистском и оппозиционно-патриотическом. Особенно это хорошо видно в его последних стендапах перед мятежом. Многие из его речевых конструкций просто буквально повторяли риторику российских оппозиционеров. Он это рифмовал с другими запросами, просто игнорируя противоречия между ними. Но чего-то своего, оригинального Пригожин не предложил, и в этом причина его провала. Так что я не думаю, что вопрос стоит так, как вы его ставите, что с фронта или откуда-то снизу идет какое-то обновление, запрос на него. Но я полагаю, что в момент, когда необходимость в такой альтернативе станет очевидной, слушать нужно будет разных людей.
Коалиции перемен могут сформироваться по-разному. Нам всем все время хочется найти какую-то ошибку, исправив которую можно все поменять. Это характерно для христианизированной культуры. Она предполагает, что, обнаружив в себе «грех» и изменив ход действия, можно добиться искомых изменений — «спасения». Но в политике основная проблема не в наших ошибках, а в том, что просто не пришло время. Оно наступит, когда существующая конструкция будет признана и осознана как тупик. Вместе с ее собственными «бунтарями» и «радикалами». Этот момент обязательно настанет. И к нему надо готовиться.
Искать идеологические ходы, которые могли бы позволить преодолеть эту ложную оппозицию между консерваторами и ультраконсерваторами, и искать слои, которые бы были готовы стать субъектом реализации этой новой идеологической позиции. Нынешняя ситуация непроста для переживания. Просто нет ничего, что каждый из нас неправильно делает, или чего-то такого, что сделать нужно, но никто об этом не догадался. Как ни странно, отсутствие ошибки оказывается сложнее для индивидуального переживания. Из истории мы знаем, что созревание ситуации происходит очень неожиданно. Не существует способов разглядеть это созревание заранее? Это правда. Ситуация тупика объективна, и осознание его неизбежно. Но мы не знаем, когда именно оно случится.
Накопление противоречий по мере того, как сам тупик отрицается, продолжается. Мы наблюдаем, как этот тупик сказывается на разных слоях, и фиксируем, к чему их это подталкивает. Все, что нам нужно — это внимательность, выдержка и умение ждать. Это должно помочь. Одним из наиболее популярных терминов в социальных науках стал в последние годы «ресентимент». Вы им часто пользуетесь. Он означает нечто вроде «обиды» и «зависти», которые заставляют людей поддерживать антидемократические политики. Мне кажется, что этот термин превратился в идеологическое клише. Оно как бы подрывает легитимность социального протеста, обвиняет бедное большинство в моральном «грехе».
Термин «ресентимент» появился в середине XIX века. Его трудно перевести на русский или даже английский язык. Но я бы сказал, что оптимальный перевод — «бессильная злоба». Это важно: ресентимент находится на стыке между эмоцией и действием. Злоба — это эмоция. Она вызвана восприятием ситуации вокруг. Когда же мы говорим «бессильная», то мы указываем на то, что она не переводима в действие. Эмоция такого рода не вызывает никакого трансформирующего политического действия. Обвинение низших классов в том, что они вместо того, чтоб взять на себя личную ответственность, скажем, работать или заниматься бизнесом, испытывают зависть, исторически было довольно популярным.
Но оно игнорировало политическое измерение. Я могу сколько угодно брать лопату и кирку, но это не снизит мой ресентимент. Проблема в том, что нет выхода именно для политической энергии. Вот ситуация с современным американским белым трудовым классом, который во многом действительно одержим ресентиментом. Он не то чтобы бездельничает. Он работает будь здоров. И эта работа генерирует все больше ресентимента, потому что она не дает возможности перейти к политическому действию. Для меня ценность этого термина именно в указании на эту блокировку. Когда ты ситуацию описываешь как политически — не индивидуально — несправедливую, но сделать ты с ней ничего не можешь.
И отсутствие конвертации эмоции в действие приводит к накоплению дурной энергии, создает нигилизм, тупую мстительность и прочее. С моей точки зрения, выход из ситуации — в поиске адекватного политического действия. Если значительная часть мира чувствует себя незаслуженно проигравшей, можно сколько угодно им объяснять, что они сами в этом виноваты. Но тем самым мы только увеличим этот ресентимент. Потому что объективная реальность состоит в том, что последние десятилетия глобальное неравенство росло, концентрация власти в мире увеличивалась, а никакого особенного счастья от этого не произошло, несмотря на обещания «конца истории». Чем дольше вы будете отрицать это описание происходящего, тем больше у вас вероятность быть поднятым на вилы. Радикальные консерваторы, про которых мы говорили, удачно пользуются этой энергией и этим нигилизмом. Их тезис звучит примерно так: мир — очень плохое место; он устроен как война всех против всех.
Москва, ул. Полковая, дом 3 строение 1, помещение I, этаж 2, комната 21.
Самые важные и оперативные новости — в нашем телеграм-канале «Ямал-Медиа».
Григорий Борисович одним из первых раскритиковал действия РФ на территории Украины. Профессор даже участвовал в акции протеста в Москве, за что был избит сотрудниками правопорядка и без сознания доставлен в московское ОВД. В настоящий момент 2022 Greg Yudin — один из главных оппозиционеров России. Юдина часто вспоминают издания, признанные Минюстом РФ иностранными агентами. Профессор участвует в оппозиционных программах и телепередачах «Живой Гвоздь». Его политическая позиция Григорий Юдин придерживается оппозиционных взглядов и в прошлом не раз критиковал власть России, действия Путина. Накануне 2022 он написал материалы на британском сайте «openDemocracy» и назвал российскую идеологию нацистской. Высказывания социолога вызвали острую реакцию в обществе. Профессор Greg Yudin раскритиковал тех россиян, которые слепо верят правительственной пропаганде и поддерживают действия РФ на Украине. По мнению Юдина, российское общество погубит самоубийственный конформизм. Есть ли сердечная привязанность Свою личную жизнь 39-летний социолог Greg Yudin старается не афишировать. Известно, что с 2017 года он женат на Анастасии Юдиной, красивой шатенке с длинными густыми волосами. Кем работает жена профессора, не известно. Анастасия имеет страничку на Фейсбуке. На аватарке она опубликовала свое фото в ведьмовском колпаке.
Минюст объявил «иноагентом» социолога Григория Юдина
Министерство юстиции России расширило список иностранных агентов, ими были признаны социолог Григорий Юдин* и экоактивистка Евгений Чирикова*. Социолог Григорий Юдин был одним из немногих российских экспертов, которые в феврале 2022 года не сомневались в том, что военное столкновение России и Украины неизбежно. Интервью социолога Григория Юдина Григорий ЮдинФонд Егора Гайдара. Родился Григорий Юдин в 1983 году на территории Московской области.
Биография и личная жизнь Григория Юдина, его жена, карьера и успех
Социолог Григорий Юдин о главных рисках Кремля накануне переизбрания Владимира Путина в 2024 году. Включенный в список иноагентов социолог Григорий Юдин* создавал и распространял сообщения и материалы иноагентов, выступал против специальной военной операции на Украине. Григорий Юдин принадлежит к старшему слою VII поколения российских социологов, самому молодому в моих историко-социологических поисках. Социолог Григорий Юдин был одним из немногих российских экспертов, которые в феврале 2022 года не сомневались в том, что военное столкновение России и Украины неизбежно. Григорий Юдин – экспертные материалы от авторов «Ведомостей». Политический философ и социолог Григорий Юдин поделился своими наблюдениями о феномене «второй памяти».
Социолог Юдин и экоактивистка Евгения Чирикова включены в реестр иноагентов
| Товарищ Юдин, вы большой ученый.. | Власть - 19 января 2024 - Новости Санкт-Петербурга - |
| Про интервью с Григорием Юдиным и надежду | Активист карельского национального движения Владислав Олейник, экс-депутат Смоленской облдумы Владислав Живица, главред издания «Верстка» Лола Тагаева, экоактивистка Евгения Чирикова, социолог Григорий Юдин, в настоящее время проживают за пределами России. |
| Социолог Григорий Юдин внесен в реестр иноагентов | Сегодня в него вошли социолог Григорий Юдин, экоактивистка Евгения Чирикова, главный редактор интернет-издания «Верстка» (признано иноагентом) Лола Тагаева, блогер Владислав Олейник, депутат Смоленской областной думы Владислав Живица. |
Про интервью с Григорием Юдиным и надежду
Соотношение постоянной и переменной части заработка в труде профессора примерно такое же, как у менеджера по продажам — сколько продашь, столько и получишь. То же самое в медицине — выполнишь норму обслуживания пациентов — получишь премию, нет — штраф; если направишь пациентов на платные услуги — еще лучше. Государство забыло о том, что профессионалы работают не потому, что их заставляют, а потому что они любят свое дело. Это все и есть политика, которая называется неолиберализм. Ее смысл заключается в переводе тех областей, которые всегда держались на человеческой солидарности и профессионализме, на жестко коммерческие рельсы и узкокорыстную мотивацию. При том, что российская пропаганда постоянно возбуждает в обывателе чувство ностальгии по Советскому Союзу, идеологией и практикой которого был коммунизм и социализм. В России сознательно разрушена любая солидарность и взаимная поддержка.
И все стратификационные проблемы упираются в наличие узкого слоя престарелой элиты, лихорадочно ищущей способы, как передать все свои богатства своим детям и внукам. Есть слой субэлиты, который получает свои доходы от обслуживания элиты. Все остальное — масса, которая пытается пользоваться просачивающимися сверху ресурсами. Основной элемент такой системы — это кредитование. За счет него у некоторых получается чуть-чуть приблизиться к тем образцам потребления, которые напоминают достойную жизнь. При этом такое положение дел — не какой-то побочный эффект, издержки переходного общества и так далее.
Это мировой тренд. И Россия находится в авангарде этого тренда на сворачивание социального государства. У нас иногда любят многозначительно порассуждать о какой-то российской исключительности: «Умом Россию не понять, аршином общим не измерить». Но с точки зрения ключевых трендов Россия сегодня движется по тому же пути, что и большинство стран Западной Европы и Северная Америка. Происходит насильственный перевод человеческой солидарности на коммерческие рельсы. Просто наше отличие от многих других стран состоит в том, что в России такой политике нет вообще никакого противовеса.
В Западной Европе есть гражданское общество, есть профсоюзы, есть сильные местные сообщества, которые могут этому сопротивляться. В России ничего этого нет. В начале 90-х годов мы импортировали либеральную демократию. Однако из двух этих компонентов по факту мы привили у себя только один — это жесткий экономический либерализм, а второй составляющей мы практически не занимались. И когда Владимир Путин пришел к власти, то он окончательно разделался со вторым компонентом. В результате мы имеем торжество экономического либерализма, когда человека можно побудить что-нибудь делать только кнутом.
На этом сегодня построена вся российская политико-экономическая модель. В ней преуспевают администраторы и охранники, а профессионалы чувствуют себя проигравшими. Но почему-то забывают, например, о таких вещах, как материнский капитал идут разговоры, чтобы ввести аналогичный капитал для отцов после рождения третьего ребенка , компенсация части ипотеки для семей, у которых родился второй ребенок с 2018 по 2021 годы, компенсация части оплаты жилищно-коммунальных услуг для малоимущих семей. Даже пособие по уходу за детьми в возрасте от полутора до трех лет с 2020 года, наконец, будет повышено с 50 рублей до прожиточного минимума. Разве все это не меры социальной поддержки? В этой части российское правительство руководствуется чисто биополитическими мотивами.
Биополитика — это политика администрирования биологической жизни. Грубо говоря, правительство просто предлагает своим гражданам контракт, денежную помощь за производство детей. Чем это отличается от социального государства? В случае с социальным государством ты государству ничего не должен, не заключаешь с ним никаких контрактов, в его основе лежит принцип, что человек имеет право на поддержку, просто потому что он является членом общества. Государство создает комфортные условия для его жизни, а он сам решает, заводить ему детей или нет. Разумеется, при наличии уверенности и комфортной среды люди естественным образом обеспечивают уровень рождаемости, который приближается к уровню естественного воспроизводства населения.
Идея о том, что люди заводят детей тогда, когда им хочется, а не когда их мотивирует государство, как ослика морковкой, российским администраторам недоступна. Часть мер, связанная с жилищной политикой, обусловлена интересами застройщиков. Надо понимать, что основными лоббистами и бенефициарами распространения ипотеки являются девелоперы. Последнее послание президента содержало много обещаний, смысл которых — усиление девелопмента в стране. Чем больше новых строек кредитного жилья, тем больше льготных условий застройки для строительного бизнеса. Это колоссальные деньги.
И одновременно становится больше граждан, которые несут бремя ипотеки и остаются в неоплатном долгу перед девелоперами и банками. Производство такого рода должников — это и есть главный смысл государственной политики жилищного обеспечения. Ведь такие должники всегда чувствуют себя неуверенно и уязвимо, от них нельзя ждать никакого солидарного действия, они будут делать все, что им скажут банки и чиновники. Европейские страны наелись им, деньги заканчиваются, пришло время качнуться маятнику в другую сторону? Стирание границ в условиях глобального капитализма делают социальное государство нежизнеспособным. Сворачивание социального государства связано с волнами миграции.
И на сегодня нет никакой возможности ни огородить эти волны от доступа к благам социального государства, ни быстро ассимилировать миграционные потоки в европейские и американские общества.
Самые важные и оперативные новости — в нашем телеграм-канале «Ямал-Медиа».
Я вожу иностранцев все время сюда, довожу их к дому арестанта.
Довожу их к Дзержинскому, естественно, рассказываю, что, на самом деле, главный вопрос развития России в ближайшее время — это когда его поставят обратно и когда введут смертную казнь. ЮДИН: Я, в общем, исходил из того, что более-менее неминуемо, а не то что нереально. А вторая вещь, это как раз, к чему мы подходим, это "СССР оплот мира", потому что эта штука — это воспоминания моего детства. Она стояла рядом с моим домом на Ленинском проспекте.
Такая большая была стелла, и она вот на перекрестке, где я шел пешком из школы домой, она долгое время стояла. А потом, как это было положено в девяностые, стеллу демонтировали или она так сама демонтировалась, и эта штука там просто валялась, это самое, на островке безопасности, там, типа, несколько лет. А потом ее, значит, взяли и бережно принесли сюда и сейчас я тоже стал думать... Вот мы превратились из оплота мира в то, во что превратились.
ЮДИН: Эта ностальгия по советскому, она как-то несколько преувеличена, что ли. В мире, в котором мы сейчас живем, в России такой, во вселенной, которая была здесь создана, с советской, на самом деле, не так много общего. По большому счету, все советское содержание было выхолощено полностью. Поэтому, мне вообще не кажется, что это странное, затянувшееся межвременье может как-то рассматриваться как продолжение советского.
Грубо говоря, страна, в которой мы сейчас живем, это поздний Советский Союз, помноженный на потребление. Да, вот "Наутилус" пел, что "стали слишком малы твои тертые джинсы". Тертые джинсы появились в бесконечных объемах. Это такой навеки замороженный именно поздний Советский Союз, но к нему добавлены ипотека и шопинг-моллы.
Вот примерно где мы оказались. Это тоска по империи. Хотя я не очень понимаю, почему для гражданина России, России, которая огромная, все еще мала и хочет расшириться? ЮДИН: Ну, с империей же всегда такая штука, что империи нигде не заканчиваются.
И в этом смысле — да. Гавел, по-моему, говорил, что с Россией большая проблема — она не знает, где она начинается и не знает, где она заканчивается. И это правда, что ощущение границ, оно возникло на какое-то время. Потом люди, которым это...
То есть по-прежнему война между прошлым и даже не будущим, а настоящим. Для более молодых... Но для более старшего поколения сложно чувствовать границы. И я бы еще сказал, что это не просто империализм, а это такой реактивный империализм.
В смысле, защитный. То есть необходимость расширяться связана с постоянным ощущением угрозы. Грубо говоря, где-то не расширишься — там появится для тебя опасность. Сегодняшний вот этот российский такой реактивный всполох империализма — он не несет никакого проекта.
Он ничего не предлагает. Он не дает никаких возможностей этим пространствам, которые он хочет колонизировать. Единственное, как он их видит — он их видит как возможный источник угрозы, и если он на них не приземлится, то там будет угроза для него. И это, конечно, какая-то издыхающая версия империализма.
ГОРДЕЕВА: И третий вопрос, который связан с реинкарнацией Советского союза, ну, для меня — в Советском союзе национальная идентичность была если не нивелирована, то очень сильно приглушена. Не было никаких ни украинцев, ни грузин, ни таджиков, ни кого — были советские люди с территориальными особенностями, да, и возможно, из-за этого, когда в свои исторической речи Путин говорил об Украине, он, в общем, ясно дал понять, что нет никаких украинцев, нет никакой Украины. ЮДИН: Я бы не стал, честно говоря, вот эту историю возводить к Советскому союзу, потому что мы видим, что, как раз, собственно, советское в советском проекте у Путина вызывает, причем давно, это не впервые, не то что раздражение, а просто дикую ярость. Потому что… К.
Я не замечала. ЮДИН: Здрасьте. Ленин для него абсолютное зло. Мы же это много раз уже слышали.
В случае Путина, это никогда не было напрямую выражено. Но, конечно, в сравнении с Лениным, Сталин — это какая-то нормализация. Во-первых, Ленин воплощает в себе… К. ЮДИН: Ну, насчет хаоса я не уверен.
Дисконтинуальность, то есть прерывистость истории. Тот безумный проект единой исторической России, которая от царя Гороха и вплоть до Путина продолжалась, Ленин, конечно, подрывает, потому что советский проект, большевистский проект — это был проект сноса российского государства. Просто сноса его. Сегодня, ретроспективно, Путин пытается все замазать, все эти швы.
И это, конечно, символ революции, символ реального подрыва. До сих пор на этом российском консервативном языке, который был близок Путину, на самом деле, почти не было слов, которые бы всерьез использовались. Все слова были взаимозаменяемыми, они ничего не значили. Но слово "революция" всегда значила очень много.
В этом месте у них всегда расширялись глаза, виден был глубокий страх и так далее. Поэтому Ленин, конечно, символизирует революцию. Но кроме того, Ленин еще и символизирует низовое движение. Он символизирует организацию масс.
Он, в общем, символизирует некоторый демократический импульс. Сейчас не говорим о том, что у Ленина из этого получилось, но что Путин это чувствует — это безусловно так. И, поэтому, конечно, Ленин для него — это терминальное зло. Поэтому он пытается обнулить Ленина как фигуру.
Это не может быть ничем, кроме как иностранным шпионом, да, потому что невозможны же революции изнутри. Революция изнутри в принципе не может быть, такого не бывает. Если у вас случилась революция, значит, ищите, где был шпион. Не могут никакие массы, не может быть никакой народ, который восстает.
Такого не бывает. Если случилась, что называется, народная революция — опять же, ищите, кто заплатил. И Ленин, конечно, символизирует в этом смысле предельную угрозу. Что касается украинцев, то Путин неслучайно винит, опять же, того же самого Ленина в создании Украины.
У него Ленин вообще много виноват. Но тот формат мышления, который он сейчас предлагает — это формат, который ничего не имеет общего вообще с советским и с идеей советского народа. Это, в общем... Потому что, посмотрим там, за...
Все к этому привыкли. Но вообще, когда началась эта сверх агрессивная фаза, язык Путина поменялся. И язык его пропаганды тоже поменялся. Он пришел в совершенно другое качество и там совершенно другую роль заняла идея чистоты.
Идея чистоты и очищения. Для Путина сегодня таким идеологическим якорем всего этого процесса является термин "денацификация". Что значит "денацификация"? Это значит, что нацистское нужно вычистить из Украины.
Ну понятно, что он рассчитывал, что, вероятно рассчитывал, что это удастся сделать там, не знаю, удалением верхушки. Но теперь выясняется, что все было гораздо хуже. Что, по-видимому, мы прозевали момент, когда украинцы по-настоящему стали нацистами. Похоже, там вся страна нацистов, и придется их очищать.
Сейчас придется очищать украинское от нацистского. И это повторяется раз за разом. Военное сопротивление, которое оказывает Украина, ничего не меняет в этом. Мы видим, что это идея-фикс, которая овладела, по крайней мере, идеологической обслугой.
Они по-прежнему утверждают, что украинское нужно очищать от нацистского. Слово "чистота" здесь является ключевым. Оно начинает применяться, например, к внутренним врагам, да. Про которых давно говорил, что они могут быть ничем, кроме как каким-то аватаром внешнего противника, но сегодня о них говорят, что от них нужно очищаться, выплевывать, как нечисть.
И вот этот нарратив чистоты я, ей-богу, не слышал здесь, на своей жизни, никогда ничего более опасного, чем язык чистоты, очищения. Мы уже видим, что российское министерство обороны прямым текстом говорит слово "фильтрация". Они собираются строить фильтрационные лагеря. Они собираются очищать украинцев от нацистов.
У них есть некоторый способ находить что-то украинское, что, видимо, является просто вариацией русского, да? И вычищать из этого нацистское. Они собираются работать с телами. Они говорят: "Мы будем смотреть на тела".
Есть ли на телах, например, татуировки, которые им не нравятся. Если есть татуировка, которая им не нравится — это нацистское. То есть на уровне тела мы можем отделять украинское от нацистского. Это будет… К.
ЮДИН: Звучит так, как звучит. Это у вас семейная история такая или это совпадение двух?.. ЮДИН: Нет, меня назвали в честь дедушки, который умер за год до моего рождения. У папы был еще, естественно, траур, и меня назвали в честь дедушки.
Насколько это была свободная обстановка идеологически? ЮДИН: Да вполне... Я какие-то, естественно, как, наверное, многие дети, наследовал некоторые убеждения от своих родителей, в том числе политические. Потом их пересмотрел, что, опять же, со многими происходит.
От чего-то отказался. И я их хорошо понимаю. И какие-то моменты низового движения мне тоже были важны. Меня брали в свое время на, если я правильно помню, это был победный такой митинг после путча 91-го года.
Я был совсем маленьким, помню это с трудом, но это был очень важный момент. Потому что это было какое-то ощущение такой большой-большой демократической победы. Но позже я, конечно, стал более сложным образом смотреть на девяностые годы. И от каких-то там простых линейных схем, связанных с тем, что Россия становится нормальной страной, или что мы должны, там...
Я к этому стал относиться критично. Впрочем, родители спустя 15 лет стали относиться к этому гораздо более критично. Но вот исходный импульс был из того времени. И я вижу заслуги, например, президента Ельцина перед Россией, хотя для меня это очень однозначная фигура.
Но я вижу, конечно, его заслуги. В норме, по-твоему, такой парк должен существовать? Мне раньше всегда казалось, что он такой... А сейчас мне кажется даже страшным.
Вот Сталин, смотри, с цветочками. ЮДИН: Ну а чего тут так особо страшиться? Это какой-то, мне кажется, такой трезвый и спокойный способ работы с собственной историей. Можно пытаться ее как-то исторгнуть из себя, но зачем это нужно делать?
У нас есть возможность здесь... Не в обстановке, не знаю, торжественных площадей, где у тебя возникает символический барьер, связанный с тем, чтобы посмотреть со стороны на эту историю. Это должен либо почитать, либо ненавидеть. Какой-то вот у тебя должна...
А здесь есть возможность к этому спокойно отнестись. Ну да, Сталин. А что, не было Сталина, что ли? Ну давайте разберемся.
ЮДИН: Самое главное не в этом, на самом деле. А самое главное в том, что в Германии, там все-таки прошел так или иначе некоторый процесс, в ходе которого было достигнуто, пока что, некоторое понимание истории. Здесь же этого не было. В этом месте обычно принято заламывать руки и говорить: "Какой кошмар", что этого не было.
Я не знаю. Может быть, нет никакого кошмара, да? Но этого не было. Это значит, что мы по-прежнему находимся в ситуации нерешенности, недоговоренности многих вопросов.
И вот этот парк — он, мне кажется, эту ситуацию как раз и символизирует. Представить себе еще 20 лет назад людей в разных городах России, устанавливающих памятные таблички, устанавливающих бюсты Сталину, просто выходящих с портретами Сталина на разнообразные массовые шествия — ну, было почти невозможно. Этого не было. Это было даже как будто бы неприлично.
Это не было незаконно никогда. Это было неприемлемо. Сейчас это вполне допустимо и в порядке вещей. Я не призываю тебя как-то обобщать, но что это вообще говорит о настроениях?
ЮДИН: Это говорит о настроениях ровно то, о чем я сказал раньше. Что меняется отношение к истории и 20 лет назад, вообще говоря, в принципе, интерес к российской истории совершенно другим. Я бы сказал, что он был в целом подавленным. Одна вещь, которую сложно не заметить, что еще в 80-ых появилось, даже в 90-ых годах, у людей все время было не принято говорить о прошлом собственной семьи.
Ну потому что долгое время было опасно. В общем, об этом старались не говорить. Сегодня мы пришли к другой ситуации, когда не знать совсем ничего о прошлом собственной семьи нехорошо, да. Это какой-то способ доступа к истории для множества россиян сегодня.
Дальше оказывается предсказуемым образом, что в истории бывает всякое. И это же дело не только в том... Во-первых, основная часть мемориалов — это дело рук вполне известных людей, которые получают вполне известное финансирование. Но даже и та часть, которая к ним не относится, она не то чтоб сильно превышает все те усилия по мемориализации, которые проводятся в самых разных частях страны.
Появляются краеведы, которые ставят памятники какие-то значимым людям в истории этой местности или значимым событиям истории этой местности. Появляется множество разных способов смотреть на историю. Было бы странно, если бы смотреть на нее через сталинистские очки не было бы одним из таких способов, да. Про Сталина, то я не вижу какую-то прямо роста восторга по отношению к нему.
Даже в этих скандальных опросов видно — нет там никакого "народа Сталина". Там в эмоциональном смысле растут две вещи: это уважение к собственной истории, да. Давайте относиться к собственной истории с уважением, в ней было всякое, давайте не будем это вычеркивать. ЮДИН: Да.
Вот с покаянием, я думаю, что этот проект как-то не состоялся. И я считаю, что это хорошо, что он не состоялся. Потому что покаяние разрушает нацию? ЮДИН: Нет, потому что я не вижу никакого выхлопа из этого.
Я не понимаю, куда это должно вести. Это какое-то бесконечное разбивание лба об асфальт в попытке, на самом деле, перестать что-либо реально делать. Давайте мы признаем, что вся, не знаю, вся отечественная история была бесконечной трагедии, и будем всегда плакать. Это довольно бесполезная штука.
Она в основном пожирает, она убивает энергию. Ничего она особенно продуктивного не дает. Обычно она помогает тому, кто произвел эту вину. И лучше вину, конечно, переформатировать в ответственность, чтобы понять, за что я могу отвечать.
Тогда ты можешь отвечать за какие-то большие вещи, да. За какие-то большие действия. Иногда ситуация складывается так, что ты мало что можешь изменить глобально, но у тебя все равно остается зона, за которую ты отвечаешь. Ты решаешь называть вещи своими именами или не называть.
Всегда решаешь. Не бывает такого, что это не мое решение, что я не называю вещи своими именами — нет, это твое решение. Это ты решаешь, делать это или не делать. И это такая минимальная ответственность, которую можно на себя взять.
Ответственность за то, чтобы не исполнять что-то в ситуации, когда тебя хотят сделать инструментом. Это ты решаешь. Ты не вещь, с тобой нельзя делать все, что угодно. Ты решаешь, будешь ты это делать или не будешь.
Какой ценой — это следующий вопрос. Но это всегда ты решаешь. И вот это важная вещь с различением вины и ответственности. И я думаю, что когда мы говорим про проблемы сегодняшней России, она состоит не в том, что россияне как-то тотально поддерживают чудовищную агрессию против Украины.
Этого, в общем, нету. Есть какие-то отдельные милитаризованные слои, но с ними разговор особый. А проблема как раз в том, что они пытаются делать вид, что их это не касается. Что они могут оставаться там в какой-то своей приватной жизни, к которой они привыкли.
Которую они вообще выстраивали очень тяжело. И нужно это понимать, что для многих россиян это очень тяжелый опыт.
Это видно из риторики самого Путина, который 10 марта не вышел и не сказал: «Знаете, ребята, мы в гробу видали всю эту демократию, или их демократию. Правильная демократия — это когда один человек правит всю жизнь». Он мог это сказать, у него были риторические средства для этого, но он сказал противоположное. Он сказал: «То, что мы делаем, плохо, но нам приходится это делать, мы вынуждены, потому что мы не дозрели как страна». Поэтому обнуление скрывается.
Но какую роль он играет для народа? С одной стороны, немецкие и американские идеологи, которые предлагали плебисцитарную доктрину, не считали народ способным на самостоятельные действия. Это вполне совпадает со взглядами сегодняшнего российского правительства и администрации президента: они считают народ опасным, легко поддающимся манипуляциям. Поэтому его надо всячески разобщать, предупреждать любое коллективное действие. Надо, чтобы каждый занимался своим делом, и, если это происходит, администрация готова им помогать. Все остальное неприемлемо. Иными словами, народ не должен субъективироваться.
С другой стороны, народ должен быть активным, но лишь в моменты аккламации. Получается, мы все время говорим людям, что политика — это ерунда, грязное дело, в нем заняты сплошные мошенники, Путин на самом деле не намного их лучше, и единственная причина, по которой он должен быть главным, — это то, что остальные еще хуже и он всех их держит в узде. Мы вдалбливаем это людям, отвращаем их от политики, превращаем ее в маскарад, в нечто бессмысленное, на что не стоит тратить свое время, лучше зарабатывать деньги. А потом мы им говорим, что через два месяца голосование, нужно, чтобы все пришли на участок. Это противоречие. Зачем приходить на голосование, если мы усвоили вашу политику циничного отношения к политике? До определенного момента российская система управляла этим противоречием с помощью деполитизации выборов и последующей мобилизации небольшого и контролируемого процента электората.
Но когда вы так действуете, вам начинает не хватать плебисцитарной легитимности. Но когда у вас плебисцитарный лидер, так делать нельзя. Поэтому приходится сильнее политизировать народ, а потом его деполитизировать. Каждый следующий раз нужно все больше политизировать и все резче деполитизировать, т. Сейчас мы видим ситуацию, когда не стоило бы людей сильно политизировать, у них и так довольно много чего накопилось. Но политизировать необходимо, потому что иначе возникнет подозрение, что плебисцитарного, т. Есть просто «один из» политиков.
Поэтому в неизбежной политизации разных слоев я вижу риск для Кремля, причем эти слои могут проголосовать сейчас как против, так и за — вопрос, что будет потом. Здесь возникает перспектива контргегемонного проекта: в России есть достаточно большие группы с запросом на новую повестку. Пока эту повестку никто не предлагает всерьез. Путин пытается что-то делать, но, похоже, у него не получается. Есть и другая вероятность. Конечно, административно-агитационный блицкриг понадобился, чтобы утвердить пошатнувшуюся легитимность и задавить запрос на новую повестку чудовищными, плебисцитарными цифрами. А если так, что тогда?
Тогда никаких перспектив нет, никакой повестки не будет, Путин — навсегда. Это важный упреждающий удар по нарождающейся контргегемонии. Какой из сценариев сработает, пока трудно сказать. Если говорить о вашем анализе опросов, то какая онтология стоит за ним? Поэтому пока я ограничусь тем, что озвучу ряд нормативных позиций. Для меня, безусловно, важна демократия. Демократию я понимаю как коллективное самоуправление.
Это минимальное определение, которое мало что раскрывает, но многое исключает. Далее, как уже говорилось, политическая философия опросов общественного мнения заключается в том, что есть реальность общественного мнения — надо ее просто корректно репрезентировать, и это будет демократией. Эта идея не выдерживает критики на уровне современной науки и философии. Как вообще репрезентация соотносится с демократией? Здесь возникает развилка. Один путь — это критика репрезентации как таковой. Это мощная традиция, которая политически проявляется в возвращениях к формам прямой демократии.
Под прямой демократией понимается не плебисцит, который, разумеется, есть репрезентация, а натуральное прямое самоуправление. Всяческие эксперименты с коммунами, усилением местных сообществ на разных уровнях, жребием, партисипаторным бюджетированием — это движение в этом направлении. Этот путь мне кажется интересным, но при этом я полагаю, что от репрезентации сейчас никуда не деться. Другой ход строится на понимании, что главной проблемой современной демократии является электорализация — это сведение демократии к выборам. На этом в последние годы сходятся основные теоретики демократии с совершенно разных сторон. Но даже если выборы — не самый демократический элемент, вокруг него может происходить много всяческой демократии. Поэтому я думаю, что от выборов пока никуда не деться.
А раз так, то нам нужно не отказываться от репрезентации через выборы, а пересмотреть свой подход к выборам и репрезентации. По крайней мере, смириться с тем, что репрезентация перформативна и порождает то, что она репрезентирует. Поэтому мне близок подход Эрнесто Лаклау, для которого народ — это не твердая реальность, которую можно пощупать; народ производится в репрезентациях народа. Народ — это всегда содержание некоторого притязания на гегемонию. Могут одновременно сосуществовать разные «народы», разные конкурирующие притязания, каждое из которых будут по-своему определять, что такое народ. Это не значит, что все на свете сконструировано, и мы завтра можем заявить, что народ в России хочет улететь на Луну. Нет, это невозможно, но в реальном дискурсивном пространстве сосуществуют много разных опций и тенденций, и на каждой можно построить некоторую репрезентацию народа.
Какая из них выиграет — это политический вопрос, это нельзя определить наукой. Политика — это всегда элемент непредсказуемости. Политики бы просто не было, если бы ее можно было определить точными исследованиями.