Российскую орбитальную станцию" Анонс сериала. Дмитрий Конаныхин отметил: чтобы понять, почему в течение 14 лет его книгу отказывались публиковать в России, нужно её прочитать. Российскую орбитальную станцию" Анонс сериала. В Федеральной службе безопасности сообщили, что сотрудники УФСБ России по Луганской Народной Республике задержали студентку, передававшую через телеграм-каналы данные о российских военнослужащих Вооружённым силам Украины. Вечер с Дмитрием Конаныхиным 180 "Россия или США: гонки ядерных электролётов".
Дмитрий Конаныхин
Дмитрий Конаныхин: общество, русская литература, новые технологии и космос. Многие наши слушатели и подписчики знают Дмитрия Конаныхина как ведущего программы «Российский радиоуниверситет». This Telegram channel, 'Дмитрий Конавыхин ', is primarily focused on a variety of topics including society, Russian literature, new technologies, and cosmos.
Дмитрий Конаныхин и вооружение российской армии
Зампредседателя Совета безопасности РФ Дмитрий Медведев в своем Telegram-канале иронично. Бесплатная аналитика Telegram каналов. Дмитрий Конаныхин. Подробное описание, ссылка, оценка канала Дмитрий Конаныхин по мнению пользователей неофициального каталога.
Биография писателя, радиоведущего и блогера Дмитрия Конаныхина
Дмитрий Конаныхин отметил: чтобы понять, почему в течение 14 лет его книгу отказывались публиковать в России, нужно её прочитать. Следствие попросило заочно арестовать YouTube-блогера Камикадзе Ди (Дмитрий Иванов, признан иноагентом) по уголовному делу о фейках о Вооруженных силах России. И да, в случае с Конаныхиным проблему уже решили — его карты разблокировали, а сам он может продолжать пользоваться банком, как и раньше. писатель, радиоведущий, лауреат федеральной Горьковской литературной премии, автор цикла романов серии "Идеалисты".
Дмитрий Конаныхин о «мятеже»: Сегодня лишних русских людей у нас нет, надо услышать друг друга
Обзор новостей. писатель и инженер Дмитрий Конаныхин. Find Unlimited Telegram group Link related to Дмитрий Конаныхин. Произошедшее взялся прокомментировать в своем блоге российский писатель Дмитрий Конаныхин, написавший заметку «Макаронный монстр Илона Маска» про заведомую конструктивную ущербность концепции Его Гениальшества.
Статистика и аналитика Телеграм канала Дмитрий Конаныхин 🇷🇺
- Дмитрий Конаныхин - свежее видео за сегодня - видео
- @grishkafilippov - Telegram канал
- Лента новостей
- Быстрый вход
- Дмитрий Конаныхин — официальный Телеграм-канал
Дмитрий Конаныхин. Русская техника и космос
Гришенька, ты так хорошо ведёшь… М-м-м… — А кто из наших ещё не пришёл? Ещё бы, Витька Заволокин стал первым киллером «бауманских», удивительной точности стрелком был, мы с ним пересекались пару раз. Опасная работа у Вити… была. Ну, не ври только. Валька, действительно, сохранила чумовую фигуру, рыжая копна волос, грудь… Хозяйка сети парикмахерских, лихо водит такой же рыжий джипчик. Инга привет передавала, знаешь? Мне в «Одноглазниках» написала, обещалась на двадцать пять прилететь. А ещё Жорка. Жорка Сытин. Жорку позвали? А мать пила с ним, страшно пила, а потом Наташка её убила.
Она ж с наркоманами, совсем плохая была. А потом мать давай орать на её колдырей, а она чё-то тоже давай орать. Орали-орали друг на друга, потом Натаха взяла, где-то из-под ванной достала топор и мать по затылку. Рубили, жарили. Чёрт знает что. Ты, что, не слышал? Страшное дело было. Не слышал. У меня так друга съели, на улице Астронавтов. Он только откинулся, со времён Горбачёва сидел, вышел, не вписался, ну, его и… Мода тогда была такая.
Люди как с ума посходили. Ты же, вон, какая красавица. Рыжая ведьма. На ногах стоишь, дети, вон сколько трудишься. Жизнь такая. А Жорка? Он запил страшно. Они документы сделали. Говорят, на Милетском полигоне где-то бомжует. Года два не слышала ничего.
Слушай, а давай сегодня мы с тобой весь вечер будем танцевать, да? Тогда не получилось, так хоть сейчас натанцуемся. Бабушка дома, за дочками смотрит, пока мама с бородатым мужчиной гуляет. Смешно, да? С недосыпу уехал в другую сторону, электричка ушла в Москву без меня, а я скользил по дикой гололедице среди хрущёвок своего детства, озираясь, узнавая, вспоминая каждую тропинку. Вон и Жоркин двор. В проёмах новые пластиковые окна, новенькая, «путинская» спортплощадка, двор забит машинами, клён, где мы с Жоркой качались на тарзанке. И, скользя по воде, разглядывая небо в лужах, я видел, как впереди меня, щурясь от солнечных лучей, убегает вперёд Жорка — летит, лопочет кедами по сырому асфальту, Кудиныч выпучивает глаза в секундомер, не верит, смеётся — и Жорка, серьёзно, важно так стоит рядом, только сердце грохочет и толкает улыбающегося олимпийского мишку. ТОТ САМЫЙ В славные времена Дедушки, когда «красные директора» эффективно скупали акции, по полгода не выплачивая крепостным копеечку, а эффективные комсомольцы ещё не начали отстреливать троекуровых и только готовились обналичивать кавказские авизо, в Десятом цеху, в среду, накануне обеда, мостовым краном приподняли колокол. Здоровый колокол получился, по грудь среднему мужику.
Бронзовый, сияющий, ещё горячий после обточки — только-только с карусельного станка. Било привязали припасёнными из Байконура парашютными стропами. Все бригады бросили работу, благо было десять минут до перерыва, и кругом обступили диковинку, но руками не решались трогать — всё-таки, колокол, да и при инженерах неудобно. А у самого колокола стояли инженеры, исполнившие повеление Троекурова. Как колокола лить? Никто ведь не знал. На «ЗиЛе» новоявленных конкурентов послали куда подальше; а куда-то на Урал или в Воронеж ехать — времени не было. В Первом отделе взяли контакты в Даниловом монастыре, инженеры съездили к монахам, те осторожничали, чаем угощали, долго присматривались, слушали, привычно подозревая лихое, но рискнули и дореволюционный учебник колокольного литья дали — с условием скопировать за неделю. В институте сделали две копии. Одну красиво переплели и вручили самому Троекурову, а вторую книжку переплели просто в бумагу серого цвета, да и пошли с ней к расчётчикам.
Михаил Израилевич своё дело туго знал, скурил с инженерами три блока сигарет, все слепые рисуночки изучил, что-то перемасштабировал, без дураков накидал системы уравнений, что-то ещё поколдовал, на 286-й машине пересчитал, при этом восклицая: «Саня, нет, ты посмотри, у них точно сверхзвуковые профили водородных движков! Откуда они знали?! Давай мы вот этот возьмём, а? Как считаешь? Ты с ума сошёл?! Ну и что, что в Англии льют в глину с навозом для лучшей пористости и пароотведения?! Давай мы лучше тебе подберём керамзита в смесь… Нет! Да, отвечаю. Я тебе любую пористость рассчитаю, ты лучше сообрази, как у Наума Моисеевича бронзу достать. А… Троекуров… Тогда Наум даст, куда он денется».
Деревянный цех куба три перевёл сосны — пока пакет в массив склеили, пока его ободрали, да обточили — уже Литейка смесь для опоки подобрала. А там — сами себе изумляясь — отлили с первого раза. А ведь колокол, по-хорошему, два раза лить нельзя — лучший английский звон с первого раза получается, так ведь в старинном учебнике написано. Погоди, чуть ещё поднимем. Ростислав Фёдорович, скажи, чтобы на метр подняли. Чуть вирани на метр! Давай, Сева. Мизютин руки обтёр, взял стропу, оглянулся. Люди молчали. И Севка стал раскачивать било.
А оно, зараза, оказалось тяжёлое. Раз, два, три, шея красная — а только-только раскачал. Звук так ударил, что гул цеха перекрыл. А колокол продолжал гудеть. Люди не поверили, на часы стали смотреть. А он гудел и гудел. Хорошая бронза получилась. А потом… Уже все всё забыли — и как на «камазе» колокол везли, и как на козлах-времянке подвешивали, и как перепугали всю округу — первым звоном. Батюшка-настоятель, ноги больные, всё вокруг бегал кругами, руками махал, смеялся, слёзы вытирал, кричал что-то, а водитель крана тоже что-то кричал, в колокол бил, потом батюшка бил, все звонили, и мне довелось — куда там что было услышать, когда колокол сверхзвукового профиля гулом гудит… Давно это было. Поболели, поумирали — и эффективные, и неэффективные.
А я на Новый год искал игрушки ёлочные, да в кладовке нашёл ту книжку, в простом сером переплёте, а на полях — карандашные пометки — чётким отцовым почерком. До сих пор гудит. Француза, даже новоявленного, всегда тянет к русским — вести русские разговоры. Ведь за что люблю тебя! Ты всё сечёшь, брат! Давай выпьем! По его лицу понятно, какой тост будет, плещет виски себе, мне. Живём, трудимся, сутками, twenty four seven, живём в самолётах, а жизнь разве видим? Вот я — вижу? Дети, ну ты понимаешь, школа, самая лучшая частная школа, я всё понимаю, да.
Гриша, пьёшь? И… вот. Мы работаем круглосуточно, меня эти звонки — и снизу, и сверху, и идиоты, и нервы какие нужны — ты понимаешь, да? Мы же лучшие?
И тут, посреди всей толпы, Валя ко мне подходит — так, чтобы принцессы видели, и громко так, на весь коридор, чтобы все слышали: «Филиппов! Ну что ты за мной лазишь, зануда! Что ты таскаешься везде за мной?! Понимаешь, я не понял, что так — специально — можно сделать с живым человеком. Ну, мало ли что, но с душой, с живой душой… И я заболел.
Перестал есть, перестал учиться толком. Хорошо, что скоро пошли зимние каникулы. Мама, бабушка твоя, очень переживала, волосы рвала на себе, я ж вдвое высох, с меня все штаны сваливались, как со скелета. Бабушке звонила, отцу на Байконур. И ничего со мной они не смогли сделать. Страдал я, зануда, надёжно. До олимпиады по физике. Вот ты же идёшь на олимпиаду? Вот и я, точно так же, ровно в том же восьмом классе, отправился на олимпиаду по физике.
Делать было нечего, учительница СанСанна гнала меня пинками, я ж все олимпиады до этого выигрывал. Вот… Пришёл я в ту школу, стою, регистрируюсь, а тут мне девочка, которая всех записывала: «Гриша! Женя Ножкина, помнишь? Смотрю из тьмы своего страдания — девочка, очень хорошенькая, глаза голубые, коса в твою руку, волосы белые, да так радуется мне, так радуется. Мы с Ножкиными были соседями по старой «хрущёвке», они потом переехали в другой район, а я с Женей дружил, но было-то мне тогда всего ничего, лет семь. Короче, стою я, оживаю, на физику уже пофиг, Женя мне телефон записывает, тоже смеётся, я ту олимпиаду, естественно, с хрустом завалил. Знаешь, так прикольно было. Пришёл к нам тогда вербовщик из Физтеха. Тогда всегда приходили вербовщики-студенты, рекламировали институты.
Ну, я всё выбирал между Бауманкой и Физтехом. И этот ботаник в очках, как у водолаза, давай рекламировать: «Р-р-ре-ре-ре-б-б-бя-т-та! Н-нас т-т-так-к зд-зд-здор-ррово уч-ч-ч-чит-ться! Мы за партами сидим, чуть не ржём в голос. Короче, я решил в Физтех не идти. Очень хотел делать, что твой дед делал. К звёздам. Ты спать собираешься? Что ж ты так всё слушаешь?
Ладно-ладно, слушай дальше, Ромео. Дальше… А дальше я домой пришёл в воттаковском настроении — любого страдальца, с самым разбитым сердцем, оживит улыбка голубоглазой блондинки с воттакенной косой до попы. И мы стали дружить с Женей. И звонил я ей каждый день, телефона у нас тогда ещё не было. Знаешь, на углу улицы Орджоникидзе, я тебе показывал, там до сих пор на стене кирпичного дома светлое пятно — там телефонная будка стояла, автомат, я оттуда звонил Жене. Менял в школьном буфете двадцать копеек на двушки, на копейку брал кусочек хлеба, солил, томатный сок — и сыт. А на все деньги — звонил Жене. И кормил автомат «двушками». Обо всём, но больше друг друга голос слушают.
Люди, если любят, они голосу рады, дыханию рады, рады, что жив родной человек, что он живёт — даже если просто слышишь его голос из обмороженной трубки. Днём тогда народу мало было, все на заводе, поэтому я мог долго в телефонной будке стоять — все стёкла замороженные, в узорах, трубка обледенела, а я Женю слушал, как она обо всём-всём рассказывала. И я был счастлив. Понимаешь, её родители на Байконур мотались постоянно. Тогда все жили там, самая штурмовщина «Бурана» была. А мама её, Женина, она… Там же все ребята были, им же и сорока не было, со всего Союза, самые лучшие, самые умные, гитара, песни… Короче… Не былао на верна Жениному папе. Папа её занудой был. В отличие от весельчаков. Знаешь,в любом коллективе всегда были весельчаки.
Хохотуны женщинам всегда нравятся, с ними легко, прикольно. И, вот, Женя, мне что-то о маме сказала, мол, не любит она маму свою. Не понял, что она мне самое дорогое, душу свою доверила, самое сокровенное. Я, дурак, подумал, что нельзя маму не любить, я же маму, бабушку твою, оченьлюбил. Вот я Жене что-то резкое сказал, не обидное, но резко. И… И больше яей не звонил. Все мы ошибки делаем, сынище. Все мы учимся жить, людей понимать. Ты же тоже учишься.
Ничего страшного, что она тебя, принцесса твоя обидела. Всё будет хорошо. Встретишь свою — ту, которая тебя поймёт. Только ты к физике давай готовься. Жизнь, видишь, как поворачивается, всё же повторяется. Как у деда, как у меня. Просто порода такая у нас — казачья. Твой прапрадед прапрабабушку украл, прадед прабабушку украл, дедушка бабушку украл… — А ты? Меня по школе объявили!
А первое кто? Но там сразу видно, лицей, он губернаторский, там всё куплено. Там на регистрации сразу понятно было. Мы, представляешь, пришли, нас спрашивают, из какой мы школы, а этих сразу: «Лицей? А, здрасьте, ребята, проходите». Там уних вся комиссия — половина из лицея, ну, всё понятно. Сложно было? Знаешь, хорошо, что я решал по герцам задачи, что вперёд ушёл на пол-учебника, там получилось прикольно, нам ещё кубические корни не давали и частоту, а я и плотность высчитал, так проще, и частоту колеса по плиткам — ну, герцы перевёл, а наши не поняли, а ещё, там было на скорости, мы с тобой считали… — Погоди, не тараторь. Кофе будешь?
А ещё, знаешь, мы сидим все — а там десятиклассник — такой, оглядывается и говорит:»Гляньте, ни одной девчонки! И дядька, который преподаватель из Физтеха, бородища — во, пузо — стол отодвинет. Он гогочет, аж стол трясётся. Ждал — не встретится ли ему Женя. Моя Женя — тридцать лет спустя, но для него. И они все ждали — тринадцатилетние мальчики, которые будущие зануды, которые не хохотуны. Эти мальчики поступают в свои Физтехи и Бауманки; команды этих институтов всегда проигрывают в КВН-ах, в отличие от весёлых и прикольных рудээнов и прочих заборостроительных приколистов. Потом эти занудные ребята строят заводы и космодромы, уходят в тундру и в тайгу, они идут вслед за отцамии дедами — за край земли, они учатся открывать свои звёзды, строить свои корабли, подводные лодки, ставить эксперименты — на себе, создавать новые вакцины, печь свой хлеб и создавать новые сплавы, лезть в радиоактивное пекло вслед за своими глючащими роботами, сушить голову, работать каторжно, запускать»тяжёлую Ангару». Над ними всегда поначалу смеются принцессы, такая уж у зануд планида — много работать, терпеть, стараться — и быть всегда готовыми украсть свою единственную, настоящую.
Он всегда бегал лучше всех — яблони цветут, сырая прыжковая яма граблями распушена, в синем-синем небе тополи машут ветвями пролетающим облачкам, утро, второй урок физры в третьем классе, Кудиныч на отметке «30» с секундомером, взмах, начинаешь длинными ногами упираться, в каком-то дурацком полуприседе, стараешься, разгоняешься, кулаки сжимаешь, чувствуешь, как мышцы не очень тянут, «бух-бух-бух» топаешь — а впереди, уже к самому финишу, — несётся Жорка, быстро-быстро перебирает ногами, только кеды по мокрому асфальту лопочут, белые волосы одуванчиком вьются, да майка с олимпийским мишкой пузырём на спине. Невозможно догнать. Создан был для бега Жорка Сытин. Сытины жили в соседнем шумном дворе, в таком же квадрате бело-вишнёвых «хрущёвок», только двор этот был не инженерный, как мой, а передовиков производства, поэтому на столах не в пинг-понг резались, а стучали пиратскими костями до поздней ночи, да пиво заменяли «тремя топорами» и плодово-выгодным. К тому же основной переход через Зареченское шоссе с посёлка Северный был в аккурат напротив Жоркиного двора, поэтому утром, в обед и вечером через его двор текли бесконечные потоки заводчан. Отец Сытина, кругленький боровичок, себе на уме, токарил в шестом цеху, Вера Сытина — симпатичная, с остромодным перманентом, вечно выбивавшимся из-под косынки, — зарабатывала быструю пенсию на гальванике. В первый раз я в их «двушке» оказался, когда Жорка попросил переписать диск «Смоки» — он сказал маме, что у Филипповых есть новые диски, та попросила, я, радуясь, что у меня, может, появится новый друг, потея и изгибаясь под тяжестью, приволок тяжеленный «Юпитер» к Сытиным, мы долго мучались с проводами, скрещивая два мафона, в конце концов, победили технику и делали арифметику, болтая ногами в такт мерцавшим кошачьим глазом индикаторам записи. Под распахнутыми окнами дурела черёмуха, а поверх сладкой волны сладкоголосо хрипел Крис Норман о девушке Алисе. Тётьки на лавках балдели.
Казалось бы, такое заявление, очень четкое и жесткое, дает много поводов для оптимизма. Мол, европейцы начинают прозревать, и вот он, голос разума, который возобладает. Конечно, возобладает, потому что французы — очень рациональны. И Пьер де Голль рационален, как и его дед. И он прекрасно понимает, что победа будет за Россией, и из мирового пространства никуда Россию не выкинуть, поэтому глупо сжигать все мосты. Генерал де Голль тоже был политиком очень рациональным. И ставил во главу угла идею величия Франции. Россию, безусловно, он всегда считал великой державой, независимо от политического строя хотя всегда говорил именно «Россия», а не «Советский Союз». С де Голлем связывают особый период в истории советско-французских отношений. Однако в дружбе с нами де Голль был очень рационален и пошел на диалог с СССР, пытаясь, прежде всего, защитить интересы Франции, сохранить баланс сил и играть на противоречиях с западными «партнерами».
Знаешь, на углу улицы Орджоникидзе, я тебе показывал, там до сих пор на стене кирпичного дома светлое пятно — там телефонная будка стояла, автомат, я оттуда звонил Жене. Менял в школьном буфете двадцать копеек на двушки, на копейку брал кусочек хлеба, солил, томатный сок — и сыт. А на все деньги — звонил Жене. И кормил автомат «двушками». Обо всём, но больше друг друга голос слушают.
Люди, если любят, они голосу рады, дыханию рады, рады, что жив родной человек, что он живёт — даже если просто слышишь его голос из обмороженной трубки. Днём тогда народу мало было, все на заводе, поэтому я мог долго в телефонной будке стоять — все стёкла замороженные, в узорах, трубка обледенела, а я Женю слушал, как она обо всём-всём рассказывала. И я был счастлив. Понимаешь, её родители на Байконур мотались постоянно. Тогда все жили там, самая штурмовщина «Бурана» была.
А мама её, Женина, она… Там же все ребята были, им же и сорока не было, со всего Союза, самые лучшие, самые умные, гитара, песни… Короче… Не былао на верна Жениному папе. Папа её занудой был. В отличие от весельчаков. Знаешь,в любом коллективе всегда были весельчаки. Хохотуны женщинам всегда нравятся, с ними легко, прикольно.
И, вот, Женя, мне что-то о маме сказала, мол, не любит она маму свою. Не понял, что она мне самое дорогое, душу свою доверила, самое сокровенное. Я, дурак, подумал, что нельзя маму не любить, я же маму, бабушку твою, оченьлюбил. Вот я Жене что-то резкое сказал, не обидное, но резко. И… И больше яей не звонил.
Все мы ошибки делаем, сынище. Все мы учимся жить, людей понимать. Ты же тоже учишься. Ничего страшного, что она тебя, принцесса твоя обидела. Всё будет хорошо.
Встретишь свою — ту, которая тебя поймёт. Только ты к физике давай готовься. Жизнь, видишь, как поворачивается, всё же повторяется. Как у деда, как у меня. Просто порода такая у нас — казачья.
Твой прапрадед прапрабабушку украл, прадед прабабушку украл, дедушка бабушку украл… — А ты? Меня по школе объявили! А первое кто? Но там сразу видно, лицей, он губернаторский, там всё куплено. Там на регистрации сразу понятно было.
Мы, представляешь, пришли, нас спрашивают, из какой мы школы, а этих сразу: «Лицей? А, здрасьте, ребята, проходите». Там уних вся комиссия — половина из лицея, ну, всё понятно. Сложно было? Знаешь, хорошо, что я решал по герцам задачи, что вперёд ушёл на пол-учебника, там получилось прикольно, нам ещё кубические корни не давали и частоту, а я и плотность высчитал, так проще, и частоту колеса по плиткам — ну, герцы перевёл, а наши не поняли, а ещё, там было на скорости, мы с тобой считали… — Погоди, не тараторь.
Кофе будешь? А ещё, знаешь, мы сидим все — а там десятиклассник — такой, оглядывается и говорит:»Гляньте, ни одной девчонки! И дядька, который преподаватель из Физтеха, бородища — во, пузо — стол отодвинет. Он гогочет, аж стол трясётся. Ждал — не встретится ли ему Женя.
Моя Женя — тридцать лет спустя, но для него. И они все ждали — тринадцатилетние мальчики, которые будущие зануды, которые не хохотуны. Эти мальчики поступают в свои Физтехи и Бауманки; команды этих институтов всегда проигрывают в КВН-ах, в отличие от весёлых и прикольных рудээнов и прочих заборостроительных приколистов. Потом эти занудные ребята строят заводы и космодромы, уходят в тундру и в тайгу, они идут вслед за отцамии дедами — за край земли, они учатся открывать свои звёзды, строить свои корабли, подводные лодки, ставить эксперименты — на себе, создавать новые вакцины, печь свой хлеб и создавать новые сплавы, лезть в радиоактивное пекло вслед за своими глючащими роботами, сушить голову, работать каторжно, запускать»тяжёлую Ангару». Над ними всегда поначалу смеются принцессы, такая уж у зануд планида — много работать, терпеть, стараться — и быть всегда готовыми украсть свою единственную, настоящую.
Он всегда бегал лучше всех — яблони цветут, сырая прыжковая яма граблями распушена, в синем-синем небе тополи машут ветвями пролетающим облачкам, утро, второй урок физры в третьем классе, Кудиныч на отметке «30» с секундомером, взмах, начинаешь длинными ногами упираться, в каком-то дурацком полуприседе, стараешься, разгоняешься, кулаки сжимаешь, чувствуешь, как мышцы не очень тянут, «бух-бух-бух» топаешь — а впереди, уже к самому финишу, — несётся Жорка, быстро-быстро перебирает ногами, только кеды по мокрому асфальту лопочут, белые волосы одуванчиком вьются, да майка с олимпийским мишкой пузырём на спине. Невозможно догнать. Создан был для бега Жорка Сытин. Сытины жили в соседнем шумном дворе, в таком же квадрате бело-вишнёвых «хрущёвок», только двор этот был не инженерный, как мой, а передовиков производства, поэтому на столах не в пинг-понг резались, а стучали пиратскими костями до поздней ночи, да пиво заменяли «тремя топорами» и плодово-выгодным. К тому же основной переход через Зареченское шоссе с посёлка Северный был в аккурат напротив Жоркиного двора, поэтому утром, в обед и вечером через его двор текли бесконечные потоки заводчан.
Отец Сытина, кругленький боровичок, себе на уме, токарил в шестом цеху, Вера Сытина — симпатичная, с остромодным перманентом, вечно выбивавшимся из-под косынки, — зарабатывала быструю пенсию на гальванике. В первый раз я в их «двушке» оказался, когда Жорка попросил переписать диск «Смоки» — он сказал маме, что у Филипповых есть новые диски, та попросила, я, радуясь, что у меня, может, появится новый друг, потея и изгибаясь под тяжестью, приволок тяжеленный «Юпитер» к Сытиным, мы долго мучались с проводами, скрещивая два мафона, в конце концов, победили технику и делали арифметику, болтая ногами в такт мерцавшим кошачьим глазом индикаторам записи. Под распахнутыми окнами дурела черёмуха, а поверх сладкой волны сладкоголосо хрипел Крис Норман о девушке Алисе. Тётьки на лавках балдели. Потом Жорка даже мне специальный привет передал от мамы Веры.
Через год у Жорки появилась сестрёнка. Натаху он любил безмерно, тетёшкал младшую, носил на руках, помогал во всём, возился, растил, был нянькой. Это была самая замечательная пора — папаня-боровичок, молодая красивая мама Вера, младшая сестрёнка и кубки за первое место по району — «шестьдесят» он бегал, как бог. Кудиныч молился и грозился выставить на «сотку» на областные. В девятом классе Жорка уже был королём спринта.
Фотографии с медалями — на стенде, значки на лацкане синей формы, Кудиныч ревёт на педсоветах, как медведь, защищая гордость школы от распоясавшихся физички и химозы, увешавших Жорку «двойками», — и девочки, хихикающие за широкой спиной. Девочки млели от Жоркиных плеч, не замечая чуть кривоватые ноги — все знали, что этими ногами он улетит за край горизонта. А плечи Жоркины были широки потому, что он любил отжиматься, усаживая сестрёнку Натаху на плечи — для веса. Да и смеялась сестрёнка здорово: «Пакатай миня исё, Золка! Не потянул бы, честно говоря, да и Виталя, отец, подливая сыну пивка, учил: «Жора, ну ты что, парень?
Ты сколько будешь получать? Сто сорок в зубы? А слесарить? А шоферить? А если шоферить с умом?
Думай, сына, думай! Да ты что, Верка, я ж ему чуть-чуть, он уже взрослый, мужик у нас! Ах, какая была девочка Петра — всё показывала нам, как коленную чашечку двигать. Знаете, если так нажимать — сбоку, то на загорелой коленке, под кожей с нежными жилками, так смешно скользит косточка. Сероглазая Петра, сосновый лес, вкус черники на губах… Впрочем, я отвлёкся.
Из спортлагеря Жорка вёз медали, я — разбитое сердце, сердце не камень, потом уже было всё по-серьёзному, десятый класс, абитура. Жорка в армию пошёл, потом я о нём не слышал — мне было некогда — учился в Технилище, женихался, после школы мало кого видел из класса. Жарким летним днём 94-го я топал между пятым и десятым цехами, крутил башкой на переезде, как вдруг рядом визгнули тормоза «зилка». Поднялась пыль. За баранкой скалился Жорка, в отца пополневший, кошачьи усики поперёк широкого лица, те же белые волосы.
В Третий корпус топаю. А ты сам как? Вот, кручу баранку, учиться не стал, не по мне это. Да и сам понимаешь, видишь, как оно. Как батя?
Сеструха чудит, связалась с какими-то клоунами с шестого посёлка. Слушай, я… — Да я понимаю. Если что, мой местный — 25-24 — простой. Слуш, не спросил, как твои? Я позвоню.
ДМИТРИЙ КОНАНЫХИН Telegram канал
Дмитрий Конаныхин отметил: чтобы понять, почему в течение 14 лет его книгу отказывались публиковать в России, нужно её прочитать. grishkafilippov»: все о телеграм канале: grishkafilippov. "Дмитрий Конаныхин: русская техника и космос"Я, Дмитрий Конаныхин, рад с вами поделиться историями о развитии космических и передовых технологий, о том, како. Вечер с Дмитрием Конаныхиным 158 "Правила в космосе вместо законов".
Биография и личная жизнь писателя, радиоведущего и блогера Дмитрия Конаныхина
Баумана, выбрав специальность «Техника и физика низких температур». Затем он занялся разработкой и обслуживанием систем хранения криогенных компонентов топлива и окислителей, а также системами заправки ракет. Важным этапом его карьеры стала разработка модульных ракет-носителей. Эта сложная и увлекательная работа в конечном итоге привела Конаныхина к началу своей писательской деятельности. Карьера Он всегда восхищался людьми, способными создавать столь сложную технику, а также их энтузиазмом и знаниями.
Именно поэтому в своих книгах он старался передать силу и мощь советского государства, демонстрируя невероятные умения и таланты людей, которые несмотря на трудности и сложности, радовались жизни и являлись настоящими созидателями. Дмитрий Конаныхин поработал на космодроме Плесецк и более 5 лет трудился в Индии на строительстве космодрома Шрихарикота. Позднее он присоединился к проекту Sea Launch и занимался созданием плавучего космодрома «Зенит», а также разработкой системы заправки ракет-носителей жидким кислородом и ракет модульного типа «Ангара». Он работал в команде, работающей над наземными системами обеспечения для этих ракет.
Свою писательскую карьеру Дмитрий начал в 2008 году с выпуска романа «Деды и прадеды», в котором он описывает жизнь простых людей, военное время и тяжелый труд нескольких поколений советских граждан.
Поэтому надо услышать друг друга. Это гораздо тяжелее, чем цепляться за прошлое. Ничего нет унизительного в том, чтобы опустить оружие, направленное на брата.
У нас одна мать — Россия.
You also have the option to opt-out of these cookies. But opting out of some of these cookies may have an effect on your browsing experience. Necessary Always Enabled Necessary cookies are absolutely essential for the website to function properly.
This category only includes cookies that ensures basic functionalities and security features of the website.
Дугина можно увидеть во втором блоке программы. Смотрите вместе на Первом канале.
Администрация сайта не несёт ответственности за содержание размещаемых материалов. Все претензии направлять авторам. Материалы по теме Показать ещё..